Уважаемый и проницательный читатель, без сомнения догадывается, что далеко не все стороны противодействия советских органов безопасности деятельности японской разведки и контрразведки на Камчатке пришла пора раскрыть. Время позволит обратиться к новым фактам. Они окажутся еще более интересными чем те, о которых удалось рассказать.
Заключительную главу о Камчатке фронтового времени я хочу посвятить еще одному направлению деятельности советских правоохранительных органов, характерных именно для этого периода, но, как и многие типичные социальные явления, все же имевшее у нас на полуострове особый региональный колорит.
«На учет возьмусь, а воевать – шиш с маслом…»
Эта фраза незабвенного Шарикова, изреченная им в непродолжительное бытие человеком в романе Михаила Булгакова «Собачье сердце», почти обрела характер афоризма. Печально, что такая социальная формула в воюющей стране стала руководством к действию у достаточно большого числа граждан, подлежащих призыву.
Тяжелые военные времена в тыловых регионах ознаменовались не только трудовым героизмом. Страна стояла у мартеновских печей и станков, добивалась рекордных уловов, растила хлеб, отдавала последние сбережения в Фонд обороны, но жировали воровские малины, росло число бандитских шаек, в которых находили себе пристанище дезертиры, укрывавшиеся от призыва в Красную Армию. Стремившиеся любой ценой сберечь свою шкуру, они чужие жизни ценить не желали…
В марте 1943 года пароход «Кара» в очередной раз подошел к берегам США. Груз предстояло принять в Филадельфии. Команда судна, на котором уже несколько лет капитаном ходил Г.С. Мирошниченко, считалась одной из самых лучших и надежных в советском Северном пароходстве. Несколькими месяцами раньше, в августе 1942 года, сухогруз доставил в Диксон 250 (по другим сведениям – 540) тонн аммонала. Пароход едва встал под разгрузку, как стало известно, что к порту идет тяжелый немецкий крейсер «Адмирал Шеер». Когда гитлеровский корабль начал обстрел Диксона, никто из членов экипажа «Кары» не покинул парохода. Хотя все понимали, что первое же попадание снаряда просто испарит сухогруз. Поэтому, когда во время очередной проверки в американском порту выяснилось, что на борт не вернулся краснофлотец Нефедов из состава вооруженной охраны парохода «Кара», Г.С. Мирошниченко это происшествие воспринял почти как личное оскорбление.
На судне быстро провели расследование и выяснили, что бежать Нефедову помог его приятель краснофлотец Хатько. Он назвал фамилию и место жительства украинского эмигранта, у которого мог скрываться беглец. Эти сведения капитан парохода сообщил американской полиции. К тому времени, когда местные копы задержали дезертира, «Кара» успела покинуть Филадельфию.
Нефедова передали на другое советское судно – пароход «Двину», путь которого лежал через Панамский канал к берегам Камчатки. Суда союзников, пересекавшие Тихий океан, выбирали северный маршрут, через Берингово море, чтобы избежать встреч с кораблями и подводными лодками Японии. «Двина» исключением не являлась. 28 мая 1943 года она подошла к острову Карагинскому. Узнав о приближении к берегу, Нефедов, который по судну перемещался свободно, решил, что судьба подарила ему шанс обрести свободу. Ночью, матросу удалось незаметно спустить шлюпку и направиться на ней к острову Карагинскому.
У острова лодка наскочила на камни, получила пробоину и затонула. До берега дезертиру пришлось добираться вплавь. Неизвестно, чем бы завершилось для матроса купание в ледяной воде, но на его счастье он набрел на жилище колхозника Попова, выпасавшего на острове оленей. Нефедов рассказал новым знакомым, что его смыло волной с проходившей мимо острова «Двины». Объяснения на первое время вполне удовлетворили колхозников. Они дали дезертиру сухую одежду, накормили. Положение гостя на далеком острове вполне устраивало Нефедова, пока Попов не собрался в центральную колхозную усадьбу в Ивашке. Оленевод намеревался рассказать милиционерам и пограничникам о пришлом человеке.
Ночью Нефедов, завладев охотничьим карабином, убил на стойбище двух человек и пятерых ранил. Затем на моторном баркасе, приготовленной Поповым для путешествия в Ивашку, переправился через пролив Литке. Дезертир захватил с собой теплые вещи и продукты питания, которые смог найти у оленеводов. Нефедов надеялся, что ему удастся найти японские концессионные рыбалки и получить убежище у подданных микадо. Но в 1943 году фирма «Ничиро» отказалась от эксплуатации значительной части рыболовных участков на Камчатке. Многие заводы пустовали, а некоторые уже перешли в государственную собственность СССР. Неприятное открытие поломало все планы дезертира. Не зная на что решиться, он бесцельно бродил по тундре, промышляя мелкой охотой и старательно избегая встреч с местным населением.
Но к этому времени органы безопасности уже установили фамилию убийцы и вели его поиск. Его задержали ранним утром 5 августа, когда он дремал у потухшего костра.
Военный трибунал ожидаемо приговорил бывшего краснофлотца к расстрелу.
Криминальная история двух других дезертиров завершилась менее трагично, хотя только своевременное задержание не позволило им совершить убийство…
Петр Герасимов и Павел Пантузенко вместе с семьями по вербовке на западное побережье Камчатки в мае 1941 года приехали из Темрюка. Оба имели водительские права и рассчитывали на Камчатке сесть за баранку какого-нибудь ГАЗа или ЗиСа. Но на рыбокомбинате, где оказались переселенцы из Темрюка, машин для них не нашлось. Поэтому Герасимову и Пантузенко пришлось менять профессии.
К Герасимову дирекция рыбокомбината проявила особое внимание. Оно объяснялось тем, что Петр Васильевич являлся участником конфликта на Халхин-Голе. И хотя, служа водителем в 530-м автотранспортном батальоне, подвигов не совершил, все же правомочно числился участником боевых действий.
Дирекция комбината назначила Герасимова бригадиром учеников рефмашинистов. В перспективе его ожидала работа не самая тяжелая и высокооплачиваемая. Ближе к осени он сумел даже обзавестись в Усть-Камчатске недвижимостью. По нынешним меркам оно больше, чем на ветхий сарай не тянет, но тогда отдельная землянка площадью 15 квадратных метров с оштукатуренными стенами, потолком и настоящим полом воспринималась как вполне сносное жилище. В него и вселился Герасимов вместе с супругой Пелагеей Александровной. И ходил бы, наверное, и дальше Петр Васильевич в бригадирах, но в октябре 1941 года он вдруг заявился в дирекцию комбината и сообщил, что здоровьем ослаб и попросил его перевести в пожарно-сторожевую охрану, которой полагалось нарезное оружие. Прошу читателя заметить это обстоятельство.
Среди охранников вакансий не обнаружилось, и Герасимову, с учетом его заслуг и слабого здоровья, предложили другую непыльную работу – кладовщиком. Он согласился.
Деятельность Герасимова на складе с октября 41-го по март 42-го ознаменовалась двумя правонарушениями. Кладовщик попытался присвоить несколько ящиков дефицитнейшего по тем временам оконного стекла. Потом Герасимова уличили в подделке накладных на другие строительные материалы... Удивительно, но кладовщика, изобличенного в попытках хищения, оставили на прежнем месте.
При этом он несколько раз надолго покидал склад, отправляясь в тайгу на охоту. Промышлял вместе с коряками, у которых брал оружие. По большей части возвращался без добычи. Но, скорее всего, именно в эти дни родилась у него мысль уйти в тайгу надолго, жить охотой, рыбалкой и мелким грабежом. Из первых опытов знакомства с камчатской природой Герасимов все-таки вынес одно полезное убеждение: одному в лесу выжить невозможно. Он и начал искать потенциальных спутников.
15 марта Герасимов, раздобыв спирта, пригласил к себе в землянку рабочих комбината Кирилла Муравьева и уже знакомого нам Павла Пантузенко. Отмечали отъезд хозяина на лечение. Накануне Герасимов, получив у местных эскулапов справку о резком ухудшении здоровья, направился к директору комбината с просьбой разрешить ему полечиться на горячих источниках в Начиках. Кладовщика отпустили, не задавая лишних вопросов.
В землянке Герасимов, после того, как гости хорошо выпили, начал уговаривать их бросить все и уйти в лес. Тогда собутыльники, несмотря на хмель, промолчали.
Вернулся с лечения Герасимов уже в мае. По его словам, целебные воды ему не помогли, а посему на работу он не вышел, ссылаясь на недомогание. Но болезнь не помешала Герасимову отправиться в тайгу, где он надеялся подстрелить медведя.
Охотился он то один, то с коряками, кочевавшими неподалеку, но всякий раз удача отворачивалась от Петра Васильевича. Вожделенной медвежатины он так и не смог добыть.
Своего охотничьего оружия, с которым можно было идти на крупного зверя, Герасимов не имел. Ему удалось купить одноствольную централку, пригодную для охоты на птицу и зайца. Не помогли Герасимову и коряки, у которых он надеялся обменять винчестер или другой охотничий карабин на 23 метра ситца, привезенного им с материка, но северяне на обмен не согласились.
Скитания Герасимова по тайге меня удивляют. То, чем он занимался, в годы войны называлось дезертирством с трудового фронта и каралось лишением свободы. Но на Герасимова дирекция комбината и местная милиция внимания не обращали…
В очередной раз он появился в поселке в последний день июня 1942 года. Прошел через центр населенного пункта, где из укрепленного на столбе репродуктора несся голос Левитана, читавшего вечернюю сводку Совинфорбюро. Шли тяжелые бои в Крыму и на подступах к Дону.
Герасимов, шел к Пантузенко, который тоже смог к лету 1942 года обзавестись землянкой. Жена хозяина и двое его детей отсутствовали. Герасимов вновь начал уговаривать земляка пойти с ним в лес. Разговор оборвал неожиданный стук в дверь.
В землянку вошел хорошо всем знакомый в поселке посыльный из военкомата. Он вручил хозяину землянки повестку о призыве в Красную Армию. На фронт Пантузенко не хотел, а потому согласился на уговоры Герасимова…
К утру следующего дня беглецы успели далеко отшагать от поселка. Так началась их лесная жизнь. Шли они вверх по какой-то речушке. В ней, по словам Герасимова, «рыбы всякой водилось пропасть». Пока же Пантузенко никакой живности в её быстрых водах не наблюдал. Первый день шли, не останавливаясь. По дороге заглянули в избушку сторожа подсобного хозяйства комбината, и, воспользовавшись отсутствием хозяина, украли однозарядную берданку. Впрочем, для стрельбы она почти не годилась, давая частые осечки.
На следующий день беглецы натолкнулись на стадо коров и овец колхоза «Сталинская пятилетка». Пока пастух дремал, беглецы увели одну из буренок.
Вечером, когда стадо вернется в село, жена красноармейца, призванного на службу в 1940 году, мать двоих детей, будет долго и безрезультатно искать кормилицу семьи корову Тамарку.
Её Герасимов и Пантузенко к тому времени уже забьют. Сколько смогут, нажравшись до отвала, мяса съедят тут же, часть возьмут в дорогу, остальное, обильно посолив, закопают в землю, в надежде вернуться за ним после обустройства лагеря.
В дальнейшем пути вверх по реке Герасимов и Пантузенко не пропустят ни одной сторожки охотников и рыбаков, забирая из них все, что имело хоть какую-то ценность – соль, котлы, бочки, брезент, плотницкий инструмент… Что не могли унести, – прятали в надежде захватить потом. В зарослях нашли припрятанный бат – лодку, выдолбленную из ствола дерева. В неё погрузили все похищенное и, как бурлаки, меняя друг друга, поволокли вверх по реке.
На шестой день пути решили, что ушли достаточно далеко. Стоянку разбили на пригорке среди березовой рощи, метрах в пятидесяти от реки, так, чтобы лагерь не был виден с воды. Несколько дней ушло на обустройство жилища, сооруженного из березовых бревен и кусков брезента.
Каждый день беглецы начинали с визита к реке в надежде, что начался ход лососей, но рыба все не шла. Несколько суток Герасимов и Пантузенко потратили, чтобы перенести к стоянке засоленное мясо и все остальное добро, которое им удалось похитить.
Потом шесть дней кряду шел дождь. Оба беглеца покидали убежище только по природной надобности. Положение усугублялось тем, что продукты подходили к исходу, а рыбалка и охота пока еще не принесли ни грамма провизии.
Решили отправить Пантузенко в поселок за продуктами.
В путь дезертир отправился на лодке, но успел он проплыть и двадцати километров, как бат на стремнине перевернулся. А потому добирался до поселка Пантузенко значительно дольше, чем беглецы предполагали. Задержка с возвращением подельника изрядно взволновала Герасимова. Из опасений, что его товарищ может вернуться с милиционерами, намеревался даже поменять место стоянки и переделал берданку в обрез. Вернулся Пантузенко без конвоя, но и без продуктов, к тому же насмерть перепуганный.
Жена, к которой он постучался ночью, рассказала, что обоих беглецов ищут, в поселке уже знали, что они похитили берданку и зарезали корову.
Герасимов и Пантузенко еще некоторое время продержались в тайге, но лютый голод их погнал в поселок. Они добрались до жилья к вечеру 5 августа. Ночью Герасимов хотел напасть на охранника ВОХР и убить его, чтобы завладеть оружием. Зловещим планам не довелось сбыться.
С наступлением темноты Герасимов и Пантузенко, крадучись, начали пробираться в поселок. Их заметили и сообщили в районный отдел НКВД. При задержании Герасимов пытался выстрелить из обреза, но бывшая берданка дала осечку. Пантузенко сопротивления не оказал.
Судил их военный трибунал 101-й горнострелковой дивизии 5 октября 1942 года. Оба получили по десять лет. Герасимову инкриминировали бандитизм, Пантузенко еще и дезертирство. Но если последний честно отсидел свой срок, то Герасимов, несмотря на то, что при каждом удобном случае жаловался на слабое здоровье, совершил из мест заключения два побега – в 1943 и 1944 годах. Первый раз при этом «хилый» Петр Васильевич едва не задушил охранника. Сокамерник едва сумел Герасимова оторвать от милиционера.
Побеги, впрочем, оказались неудачными. Подышав несколько дней воздухом свободы, Герасимов и его новые подельники, которых он склонил к побегу, всякий раз возвращались на тюремные нары. После этого проходили новые суды. Они приговаривали Герасимова к расстрелу. Но всякий раз Верховный Суд СССР смягчал приговор, снижая планку наказания до 15 лет лишения свободы. Интересно, что в середине 60-х годов прошлого века Герасимов продолжал числиться в розыске. Вполне возможно, что он совершил и третий побег, который оказался более успешным, чем два предыдущих.
Хочется рассказать и еще об одном особо тяжком преступлении, раскрытом камчатскими чекистами.
Зимой 1944 года в границе Марковского и Анадырского районов Чукотки, которая тогда входила в состав Камчатской области, исчезли уполномоченные Колымснаба Дальстроя НКВД Братышкин, Дилигодин и сопровождавший их рабочий Шломов.
Они выехали еще летом 1943 года из Певека на закупку у местного населения оленей для организации питания рабочих и служащих золотых и оловянных приисков Чаун-Чукотского горнопромышленного управления. Снабженцев, кроме немалых денежных сумм, обеспечили и товарами, способными растопить сердца даже не самых приветливых полярных жителей. Швейные иглы, чай, табак, сахар, мука были желанными подарками для кочевников и в мирные дни, а уж в годы войны они вообще воспринимались чукчами как подарок судьбы.
С наступлением заморозков мясные обозы начали регулярно приходить в Певек. Последний пришел в начале февраля. Приблизительно в этот же период трех заготовителей видели в селе Сталино. Во времена Н.С. Хрущева населенному пункту, считающемуся географическим центром Чукотки, вернули прежнее название – Мухоморное. Ныне здесь поселка нет. Осталось только созданная в 1942 году метеостанция. Её сотрудники и рассказали, куда направились Братышкин, Дилигодин и Шломов чекистам, которые по заявлению директора Чаун-Чукотского горнопромышленного управления В.И. Дятлова, в апреле начали поиски пропавших заготовителей. Следы их вели в Рыркайнийскую тундру.
В одном из стойбищ сопровождавшие чекистов работники горнопромышленного управления заметили собаку из упряжки исчезнувших заготовителей. Её новый владелец заявил, что пса ему отдал Братышкин. Дескать, лайка заболела и дальше идти в упряжке не могла. Но собака выглядела вполне здоровой и сильной.
После настойчивых расспросов оленевод признался, что собаку купил в стойбище зажиточного кочевника Ранавтагына. И немного подумав, добавил: «Там русских убили. Если поспешите, может, кого и застанете в стойбище. Сам Ранавтагын, узнав, что вы приехали, уже откочевал в дальнюю тундру».
Чекисты, действительно, застали стойбище опустевшим. Организованная погоня позволила уже в тот же день догнать аргиш кочевника Вэльфутэгина. Из-за оленьего табуна он не мог двигаться быстро. Когда чекисты остановили чукчу, он сбросил на снег шапку, долго яростно топтался на ней и сквернословил, мешая русские и чукотские ругательства. Опуская эмоциональные излишества, переводчик оперативной группы пояснил: «Очень жалеет, однако, что вчера не уехал». Среди вещей Вэльфутэгина чекисты обнаружили нож, кисет и трубку, принадлежавшие Братышкину и Дидигодину.
Пришлось чукче рассказать о совершенном им, Ранавтагыном и Тевляургином преступлении в начале марта. Кочевники, позарившись на деньги и товары, которые везли с собой заготовители, решили их убить.
Братышкина и Дилигодина Ранавтагын пригласил пройти с ним в табун, чтобы отобрать пригодных для забоя оленей. Там заготовителей встретили пастухи Вэльфутэгин и Тевляургин и хладнокровно расстреляли из винчестеров. Затем убийцы направились в стойбище, где в одной из яранг оставался Шломов. Рабочий, видимо, что-то почувствовал. Он выбежал из яранги и помчался в тундру. Ранавтагын его догнал и разрубил топором плечо. Истекающий кровью рабочий продолжал бороться за жизнь. Он выхватил нож и сумел ранить Ранавтагына. Исход схватки решили винчестеры Вэльфутэгина и Тевляургина. Они шесть раз выстрелили в рабочего.
На следующий день пастухи по распоряжению Ранавтагына сбросили три тела в реку Лян-Атан, чтобы, если погибших и найдут, то подальше от стойбища. Они не верили, что заготовителей станет кто-нибудь искать, надеялись, что их смерть спишут на пургу, или решат, что трое бросились в бега. И когда до убийц дошла новость, что в Рыркайнийской тундре появились чекисты, они решили откочевать в дальнюю тундру. Вэльфутэгину пришлось забирать стадо с дальнего пастбища, что и решило его судьбу. Впрочем, и остальные убийцы от наказания не ушли. Сотрудники НКГБ задержали Ранавтагына и Тевляургина в мае 1945 года. Чекистам пришлось в погоне за ними провести немало месяцев в тундре.
При обыске они обнаружат у Ранавтагына почти сто тысяч рублей, похищенных у заготовителей. Для примера, стоимость танка Т-34, произведенного на нижнетагильском Уралвагонзаводе, в 1944 году составляла 141 тысячу рублей.
Да, и такие страшные преступления знал Советский Союз в те трагические и великие годы. Но не они определяли социальные и гражданские устремления нашего народа. Он делал все, чтобы одолеть смертельного врага, преодолеть преступность, и мы победили.
